Щенок-альбинос

Нас попросили взять одного из щенков, спасенных в живодерне (тема помощи
здесь).
Прошло время, щенок стал сторожевым псом. Боязнь людей прошла, но до сих пор, особенно когда много народа у нас гостит на вечеринке, он забивается в угол. Мне он очень нравится: очень умный, слова все понимает, попусту не лает в отличии от другой нашей собачки. Записали мне его на телефон:

Россия в полуфинале!

Сделали мы голландев, СДЕЛАЛИ!!!!
Гусу Хиддингу надо предоставить политическое убежище по спортивным убеждениям.

О жизни

Вот так и происходит всегда, живет человек, смотрит на свою полосатую жизнь с досадой: «Что-то белых полос в моей жизни нет, только серые да черные», «Что-то серых полос мало, одни черные»... А потом одномоментно РАЗ! И попадает в реанимацию, попав в какое-нибудь ДТП, получив случайным гоповским ножичком в подворотне или упав с балкона по пьяни. И происходит у него переоценка ценностей. И видит он, что полосы были гораздо светлее, чем он думал, гнавшись за несбыточными мечтами или поживая по принципу «не хуже других». И понимает он вдруг цену жизни, и цепляется за соломинку, и изо всех сил держится, ползет по ней, выкарабкивается. И вот он вроде как выжил, вроде как несказанно рад произошедшему, а здоровье-то уже не то! Это нельзя, то невозможно... Новая жизнь у человека наступает, белые-серые-черные полосы приобретают совсем другие оттенки. И нет уже тех высоких планок для прыжков, но есть желание стать полноценным.
Это я умалчиваю о побочных эффектах такого поворота в жизни. Многих бросают жены, у других нет средств на лекарства. Всё это падает в копилку переживаний, и в сумме с общей трагедией может привести к еще большей – человек не только отпускает соломинку, но цепляет себе камень на шею и...

Вот так и из меня судьба сделала инвалида. В одночасье, моментально. Вот здесь жил, копошился, решал проблемы, создавал их. Вот здесь возил каждое утро ребенка в садик, потом ехал на работу, работал, а вечером за ребенком, в магазин, и домой. А вот здесь капельница на одной руке, аппарат на другой, и куча сомнений – выживет ли.

Причем вышло всё как-то глупо и странно... В сентябре прошлого года у меня поднялась температура, но на работе аврал, а ни напарника, ни замены мне нет. Опасаясь, что как и раньше будут просить во что бы то ни стало выйти на работу во время болезни, полагаясь на мой мягкий характер, я решил доделать всё, что могло бы стать причиной таких вызовов. По окончании, я пошел в поликлинику, а там меня заставили пройти срочную флюрографию, и в итоге признали пневмонию. Попав в больницу, в первый же день отказали ноги и зрение – ноги сначала стали слабеть, а потом и вовсе подвернулись, и я упал в больничном коридоре. Дело было вечером, и медсестру в течении часа я так и не дождался. Пополз к кровати, подобно Мересьеву, каким-то чудом заполз, попросил соседа таки на йти помощь. Через час и сосед вернулся ни с чем, пришлось звонить домой, чтобы там узнали любой телефон в этом корпусе. Вобщем, через некоторое время толпа разъяренных звонками врачей и медсестер была у меня в палате. На мои жалобы развели руками и воткнули обезбаливающее. Через некоторое время еще и еще уколы... Наутро я был совсем слепой и обездвиженный. Мало того, я не чувствовал своего тела. Даже руки в ладонях начинали неметь. В срочном порядке меня отвезли в реанимацию, в то время как онемение поднялось почти до самого сердца. Надо отдать должное врачам-реаниматологам – мне показалось, что своим профессионализмом они сильно превосходят прочих. Меня откачали, но мучения только начинались. В первые две недели очень сильно затекала шея. Боль в шее, усиливаясь, передавалась в голову, где отражалась в сотни раз сильнее. Каждые две-три минуты я поворачивал голову, не имея возможности повернуться телом: даже если бы я мог, мне бы помешали круглосуточная капельница на одной руке и аппарат, меряющий давление и пульс, на другой. Первые шесть суток я просто не спал. Мало того, что голова в одном положении не могла находиться в покое от боли, был еще противопролежневый матрац, который с периодом в две минуты спускал и накачивал в шахматном порядке шары, из которых состояла его поверхность. Из-за этого казалось, что всё вокруг шевелится, но кроме всего, он сдвигал положение головы, и снова начиналась боль. Периодически, раз в полчаса левую руку резко сдавливал аппарат, меряющий давление. Кроме всего при изменении пульса он начинал пронзительно пищать. А в метре-полтора с правой стороны от меня стоял старинный холодильник и ежечасно с грохотом начинал громко рычать, а потом с таким же грохотом отключался. Таким образом ночь превратилась для меня в мучительное ожидание утра. Примерно в 10 вечера приходила медсестра, меняла капельницу на ночь и уходила. Через два часа завершался грохот трамваев за окном, еще через полчаса провывал последний троллейбус. Шум за окном стихал, и стали отчетливо слышны шумы проезжающих запоздалых машин. Часам к трем все стихало. Еще часа полтора-два вытягивали вслед за собой душу, не давая никаких поводов отвлечься. Следующие полчаса начинали летать один за одним самолеты. Потом начинали лаять собаки хозяев, проживающих в соседнем с больницей жилом доме, требуя от них утреннего выгуливания. Потом прогрохотал первый трамвай, затем поехали первые машины. Этих минут я ждал всю ночь. Мне становилось легче, боль затухала. Провыл первый троллейбус, проснулась санитарка, начала мыть пол – и вот уже боль на втором плане. Через полчаса она будит медсестер и открывает проветривать окна. Надо сказать, что было начало октября, но тепло еще стояло – днем было 15 градусов. Но утренний осенний холодок был неизменен, и не превышал даже 5 градусов. И вот ведь что странно: хотя окно от меня находилось метров в двух от меня, и сквозь меня ходил неизменный сквознячок из-за открытом в противоположной стороне другого окна, а я лежал абсолютно голый под тоненькой простынкой, мне было абсолютно не холодно. Тем более, что утром в это время при открытых окнах меня поднимали и обтирали каким-то раствором с ментолом, от которого даже при закрытых окнах тело охлаждалось неестественно сильно. Но я мог вытерпеть – три минуты дрожи и привыкал.
В реанимации я пролежал около половины месяца. Затем перевели в нервное отделение, а после 2 декабря вообще отпустили домой, «отдыхать от медикаментов». За две-три недели до выписки у меня появились пролежни, не спас и противопролежневый матрас. Нас предупреждали о них, но ни о масштабах трагедии, ни о длительности заживления никакого впечатления не сложилось. А зря! На бедрах пролежни достигали 10 сантиметров в диаметре, и глубиной такой, что была видна кость. Мало того, в них были «карманы», глубина которых была около 30 см. Медсестра, которая ходила от поликлиники на перевязку, старалась использовать различные средства. Среди них был хлор-феликт, после которого началось загноение в одном из пролежней, а затем и возник сепсис (заражение крови). С этим диагнозом меня снова положили в больницу, да сразу в реанимацию. Хирург перед операцией огорошил, что скорей всего придется отрезать ногу, на что я категорически заявил свой отказ. Тем не менее, при операции выяснилось, что кость ноги не только задета гноем, но вообще сгнила головка этой кости, из-за чего пришлось ее вырезать. На этой же операции по-новой разрезали живот, удалили какие-то наросты на желудке, зашили и снова поставили мочевыводящую трубку (цистостому). (Забыл упомянуть, что из-за онемения перестал работать мочевыводящий канал, и в октябре мне так же резали живот, и ставили цистостому. В феврале, воспользовавшись платными услугами иглотерапевта, удалось возобновить работу канала, в связи с чем трубку убрали, а через месяц-два и вовсе зашили дырку. Но швы гнили, и сквозь них все так же текла моча, не давая заживать. Объяснив мне, что канал не выводит полностью всю мочу, и мне грозит уросепсис, врач заявил, что будет повторная операция). В таком виде меня снова выписали под тем же предлогом.

Длинно получилось, но я старался сжать, и многие вещи просто опустил. Вобщем, сейчас я инвалид 1-й группы (3 степени), мне нельзя теперь даже сидеть (пока не заживут швы), ноги, пальцы ног не двигаются, а лица людей вижу не дальше двух метров. И мне кажется, что я вынес урок из этой трагедии. Казавшиеся ранее красивые слова приобрели свой смысл. Многое стало не важным, и наоборот. Были времена, когда хотелось «отпустить соломинку», но помогли родные, родственники и друзья. И хочу я сказать всем своим этим, что ничто в жизни столь не важно, сколько сама жизнь. А когда еще есть и поддержка, опора, то шагать по жизни гораздо удобнее и веселее. Главное, не зацикливаться на мелочах (квартиры-машины-дачи), ведь когда припрет ничего этого не ценишь, все житейские мелочи, которые остались где-то там. А в жизни важна любовь. Любовь к родным, друзьям, и просто окружающим вас людям. Дарите любовь! Это ведь так просто!